- При такой жизни Вы и года не протянете. Вы понимате это?
А тот перебирает снимки, внимательно разглядывает на солнце, на просвет, «свою флюорографию», где рисунок бронхов и разбросанных линий. Потом возбуждается от этого космоса размытых, светлых и тёмных, уходящих в глубину, пятен, где свершаются и зреют непрерывные события, кашляет хрипло и вдруг радостно выдыхает, призывая в свидетели окружающих:
- Господи, ты видишь какая красота!
И прожил после диагноза ещё четверть века.
Речь идёт о Юрии Круглове. 1990 год.Вот выдержка из читинских СМИ:
«В ночь на 28 ноября 2015 года после продолжительной болезни на 75-м году жизни ушёл из жизни замечательный забайкальский художник, заслуженный художник России, член Союза художников России Юрий Круглов. Это невосполнимая утрата для культуры Забайкалья.
Юрий Круглов родился в 1940 году в Сретенске. Участвовал в международных выставках в Германии, Франции, Китае, Японии и Монголии.
В совершенстве владел графическими техниками: линогравюра, офорт, рисунок пером. Кроме станковых графических работ периодически занимался живописью, монументальным искусством, оформлением интерьеров, увлекался книжной графикой.
Произведения Юрия Круглова хранятся в музеях Читы, Улан-Удэ, Иркутска, Омска, Москвы, Санкт-Петербурга, а также в музеях и частных коллекциях Китая, Монголии, Франции, Болгарии, Германии, Японии и других стран».
Не могу найти хорошую фотографию Юрия Анатольевича. Публикую какая нашлась. У меня просьба к читинцам: у кого есть, отклинитесь!
Рассказываю только о том, что хорошо знаю...
Низкорослый и подвижный, похожий на шустрого лесовика, рыжеватая бородка которого задорно вздымается на собеседника, возникает в моих воспоминаниях Юрий Анатольевич Круглов. И я снова слышу знакомый голос. "Ульча я", - говорил о себе совершенно серьёзно Круглов, что переиначивалось острословами в "унча, унтя, урча.." и т. д.
Сегодня я вижу: он показывает своим друзьям журнал, испещренный китайскими иероглифами, тычет в них пальцем и объясняет:
- Вот тут про меня написано. Что написали, не знаю. Но про меня.
За окном сереет читинская зима 1989 года. Окно тоже серое, очень большое и немного наклонное. Специальное окно для мастерской художника. На девятом этаже. Дом был построен для творческой братии, хотя занимали его сотни семей, имеющие отношение более к администрации, нежели к искусству, но весь верхний этаж был разделен на мастерские художников. Зимой в Чите всё серое, а летом - умопомрачительно яркое...
- Ты только представь, что могло бы получиться из дома, если бы в нём жили все мы? – говорил Юрию Круглову Ян Шплатов. – Мы и в мастерских-то, по одному, жить не умеем. А все вместе?
Но я всегда думал, что лучше бы всем вместе. Ведь дом и запланирован был для всех нас: живописцев, графиков, скульпторов, прозаиков, поэтов, драматургов – для всех художников Читы, большинство которых никогда и не имели приличного жилья. Были, конечно, какие-то углы, коморки, подвалы и даже квартиры. У меня, например, была крохотная комнатка в пьяной общаге, где постоянно ломали двери, шкворчала кухня и несло «ароматами» из туалета. Шестнадцать человек на туалет. А у меня одних друзей-художников, только в Чите, человек тридцать. Иногда в мою комнату набивалось до пятнадцати человек зараз.
Естественно, ютились мы все по мастерским. Мастерские, после кочегарок и подвалов, – самое удобное место для всех бесприютных жителей планеты, включая деклассированные и асоциальные элементы социалистического режима. Большой многоквартирный дом отдавать художникам, конечно, нельзя. Запланировать можно, это красиво и отчётность украшает, но жить в комфортном доме лучше чиновникам. Одно неудобство – мастерские в таких домах обязательны.
И вот в силу таких невероятных обстоятельств судьба сводила вместе в какой-нибудь мастерской – и живописца, и поэта, и актера, изгнанного за неверность из дома, спившегося начальника, там же мог оказаться какой-нибудь персонаж невероятно неправдоподобной судьбы. Впрочем, у всех были такие судьбы. И у каждого была «своя история».
- Помню, мчимся мы в 1976 году с Михой на «Москвиче» из Комсомольска-на Амуре. Я ору: вправо давай, а он – влево крутит. Очнулся через девять дней. Миха! - кричу я первым делом. А ко мне сестра подбегает и успокаивает: здесь он, в соседней палате, собрали хирурги твоего Миху и тебя тоже собрали. - Рассказчик многозначительно оглядывает всех, поднимает вверх указательный палец и изрекает бессмертную фразу, - Да-а, помотала меня жизнь…
Мастерские – это верхние этажи высотных зданий, а также подвалы и остальные «нежилые» помещения в каких-то дворах, переулках. Иногда ситуация в мастерских напоминала изысканные приёмы иностранцев, но в подвале старого здания, иногда обстановка опускалась ниже любого «На дне», но на девятом этаже.
Иногда забегали начальники от культуры. Вот и в тот раз ворвалась какая-то дама и объявила, что знаменитый китайский художник Ге Ша пожелал встретиться со знаменитым русским художником Юрием Кругловым и будет здесь со свитой с минуты на минуту. А потому всем – геть отседова, кроме Круглова и… она оглядела присутствующих и ткнула в меня:- Оставайся на месте. Может быть, стихи расскажешь.
Мы срочно убрали со стола бутылки, хвосты селедок, куски хлеба и пепельницы, Юра умело протёр шваброй пол. Со всех сторон и стен огромной мастерской смотрели на присутствующих его картины, возле огромного окна стоял, как впечатанный в пол, офортный станок. Откуда-то появился коврик. Стол, как и всегда в торжественных случаях, накрыли белейшим матовым (Юра не любил глянец, как и всё блестящее) ватманом, на ватман водрузили непременный атрибут мастерских – вазу с высохшим репейником и какими-то злаковыми. Мы ополоснули лица, сели на стулья и стали ждать…
Делегация была шумная и многочисленная. Напрасно мы боялись, что будет замечено наше похмелье: гости были веселее и красивее нас. Собралось большое сообщество. Ге Ша вообще не был похож на китайца. Потом мы узнали, что корни его из Мангышлака. В тот раз он либо ехал туда, либо возвращался оттуда.
Выяснилось, что Ге Ша был в Чите не в первый раз. Оказывается, Юра уже встречался с ним в мастерской.
Звучали тосты, взлетали пробки, щелкали фотоаппараты.
Но всё это мелочи по сравнению с тем, что Ге Ша показал нам вживую технику и стиль удивительной китайской живописи - гохуа. Рисунок делается тушью или акварелью одним движением!
Через полгода Круглов получил бандероль. Там оказался китайский журнал с его фотографией. И вот он тычет пальцем в иероглифы и объясняет виновато и недоумёно:
- Вот тут всё про меня написано. А что написали – понять не могу… Это китайцы пишут так...
Виктор Балдоржиев.
Юрий Анатольевич Круглов был выдающимся, непревзойдённым художником и моим другом.
Юрий Анатольевич Круглов был выдающимся, непревзойдённым художником и моим другом.
Повествование о нём будет продолжено.
Продолжение здесь.
Продолжение здесь.
Не мог же я в том году прочитать шумной толпе своё стихотворение о Круглове. Чуть позже появилось стихотворение о Ге Ша. Да и кому нужны такие строки, кроме нашего окружения. И Круглов не мог показать свои наброски о Чите 1989 года… Он показывал другие работы - "Бабочка", "Детский хор на берегу реки", "Сумерки", "Троица", созданные в 1960-х годах, когда Родина его была в расцвете и силе.
Юрию Круглову
Прошедшие годы, как оттиск гравюры.
Тончайшей работы, сверкнули во мгле!
Художник Круглов, нестареющий Юра.
Нетвердой походкой идет по земле...
А люди шагают, тверды и упрямы.
Мир движут большие, прямые умы.
Воюют и строят плотины и бамы...
В век лозунгов громких голодные мы.
А люди веками угрюмы и хмуры,
Ведут монументам низвергнутым счет.
Бледненький мальчик стоит у гравюры
И в старом сюжете себя узнает...
1989 г.
Мастер Ге Ша и ученик
Красный отсвет, бледные тона.
С кисточкой китайской у окна,
В побелевших пальцах, мальчик смуглый.
Легкий взмах. И кончик языка
Губы облизнул. Легла рука.
И бровей полет полуокруглый.
Белый ватман. Акварель бледна...
Не тона – всего полутона...
Будто полунамек полустиха...
Снова взмах – и – белочки прыжок!
Мальчик улыбнулся – есть намек!
Да к тому же в стиле го-ху-а!
Юрий Круглов. Утро нашей Родины. 1989 год.
Юрий Круглов. Детский хор на берегу реки. Бумага, линогравюра. 1965 год.