Семь зарисовок с натуры о временах становления завода и коллектива.
Химики, они и есть химики
Начальство не стремилось нас посещать, считалось небезопасным для здоровья. Цех постоянно был заперт изнутри, по условному сигналу туда впускались собственный технолог Володя Привалов, бездельник и анекдотчик, начальник цеха и посвященные.
Бригада считалась на особо вредном производстве, работала на два часа меньше, получала талоны на молоко и после работы должна была обрабатывать кожу и инструмент чистым этиловым спиртом. Получали его в аптеке. При запуске установок и утверждении способа напыления кто-то, по недосмотру оставил лабораторные нормы защитных средств и веществ, которые были в десятки раз выше производственных. Для обработки кожи на человека ежедневно выдавалось по двести пятьдесят граммов питьевого спирта, для обработки оборудования пять литров гидролизного. Установки прекрасно обрабатывались ацетоном, как и кожа, а спирт употреблялся по традиционному назначению. Питьевой растаскивался по домам, а гидролизным спаивались и опохмелялись коллеги из сборочного цеха. Счастье длилось целый год, пока комиссия из Москвы не пресекла это безобразие.
Внимание москвичей привлекло расположение участка, выгороженного на территории цеха металлической перегородкой, не достигавшей потолка. Все вредности свободно проникали в цех. Травился весь сборочный цех, а на вредном производстве числилось пять человек. Но этот вопрос быстро замяли. В самом деле, не давать же вредность всему цеху! А уж о строительстве отдельного помещения в только, что сданном заводе и речи не могло быть. Председатель комиссии, главный технолог головного завода ЗИЛ, схватился за голову по другому поводу: «Да вы же каждому работнику в день выдаете по пять бутылок водки! Как они у вас еще не спились?». Оставили по пятьдесят граммов спирта на человека в смену или по сорок граммов на одну кабину. После этого технолога невзлюбил весь сборочный цех.
Но это было через год. А пока цех по напылению с трех до пяти напоминал царский кабак времен «Тишайшего». Выгнать с завода в три часа бригаду было нельзя, т.к. транспорт был заводской, и развозить по городу пять человек нелепо. Поэтому любители Бахуса со всего завода, старались освободиться и незаметно проскользнуть к напылителям. Двух часов как раз хватало для приятного времяпрепровождения. Дальше начиналась вакханалия, чего мы с Гришей Гумновым не допускали. Алкашей усаживали в автобус, они благополучно разъезжались по домам. Контингент был постоянный. Не алкаши, именно любители, подобравшиеся не только по этому признаку, но и по интересам и являющиеся приятелями напылителей. Т. е. свои люди. Одними из завсегдатаев были два неразлучных с детского садика друга, Гена Шатилов (Шатила) и Коля Трифонов (Пузырь). Гена – богатырь по комплекции и сущий ребенок по наивности. Весь лоб у него был синий от всевозможных граблей, но обходить их он так и не научился. Пузырь, пройдоха, прошедший суровую лагерную школу, был его поводырем по жизни. Над Геной постоянно подшучивали, но это ему впрок не шло. Однажды в обед он забежал к нам помыть руки и увидел, что я лью какую-то жидкость из бутыли, она пенится, после чего руки становятся чистыми. Жидкого мыла тогда не знали, и это очень его удивило. Но у этих химиков всегда было что-нибудь необычное, поэтому, когда я сказал, что это спецмыло вон из той бутыли, он не очень удивился. В указанной бутыли был кузбасслак, битумная мастика черного цвета. На вопрос: «Она же черная?», ответил, что в процессе проявится и обесцветится. И посмеиваясь, ушел. Сейчас Шатила вымажет руки и поймет, что его разыграли. Ну, походит, посмешит людей два-три дня, со временем отмоется. Минут через десять из-за шкафов, которые отделяли стол доминошников в помещении лаборатории, раздался львиный рык. Оттуда вылетел с хохотом Пузырь и крикнул мне, чтоб смывался, иначе Шатила убьет. Оказалось, что Гена решил воспользоваться халявой по полной программе и намылил кузбасслаком сразу лицо и шею. С неделю в сборочном цехе работал собственный негр. После этого Гена опасаясь подвоха, долго не решался пить спирт из персонального стакана, допивал за Пузырем.
Еще часто забегал Мичуринец, получивший кличку за то, что «груши околачивал». Веселый и бесшабашный, всегда был готов пригубить неважно что. Однажды, на исходе запасов и времени, я слил в стакан остатки спирта из всех посудин, получилось до краев. В цех забежали два друга, Мичуринец и Печеный. Второй удостоился своего прозвания за темный землистый цвет лица, очевидно являвшийся следствием пристрастия к крепким напиткам. Печеный трясся с глубочайшего похмелья. Я отказался им разливать, подал стакан и велел быстро выпить и уходить. Мичуринец схватил стакан и одним глотком осушил его. Бедный Печеный, у которого все надежды рухнули в одно мгновенье, со слезами на глазах кинулся в атаку на соратника. Я придержал его, а Мичуринец, вытирая губы, невозмутимо сказал: «Если бы я остановился, то задохнулся бы. И Володя сказал быстро надо!».
Посетители никогда долго не обижались на нас. Наверное, этому способствовало наличие неиссякаемой влаги. А если случались конфузы, говорили: «Что с них возьмешь? Химики, они и есть химики».
Горе от ума
Как любое предприятие завод должен был участвовать во всех спортивно, культурно, массовых общественных мероприятиях. Члены коллектива сразу вступили во всевозможные общества, создали кружки и стали под эгидой профсоюзов и лично председателя месткома Томаса Селезнева приносить лавры в сокровищницу достижений. Специфика производства и традиции головного завода просто обязывали иметь на заводе команду автогонщиков. Ралли на грузовиках тогда еще не было, но такое явление как гонки зарождалось и ширилось.
Кто-то из активистов быстренько собрал команду из водителей, имеющих стаж вождения не менее трех лет. В свободное время начали оборудовать для гонок пять выделенных автомобилей ЗИЛ-130, наварили и закрепили дуги, отрегулировали карбюраторы, с помощью прокладок головки блока поколдовали над камерами сгорания и степенью сжатия и решили, что к победам готовы. Команда получилась небольшая, коллектив молодой и опытных водителей просто было мало. Я, в двадцать пять лет, считался «стариком».
Кого-то назначили тренером, соорудили рядом с заводом в небольшой ложбине автодром, создали экипажи и приступили к тренировкам. Все обладали школой профессионального вождения в духе сохранности вверенной техники и в силу привычки гоняли с максимальной бережливостью к технике. Штурманами были парни лет восемнадцати – двадцати, не имеющие ни прав, ни опыта вождения. Зато в них были дерзость и азарт. Пока мы перекуривали, им разрешалось поездить за рулем. Через месяц они стали вытворять такое, что увидевший это главный инженер завода запретил их и близко подпускать к технике. Когда мы научились на максимальной скорости проходить виражи, косогоры и всевозможные лабиринты автодрома, тренер решил, что мы готовы к соревнованиям любой сложности и доложил об этом руководству. К тому времени коллеги провожали нас уже восторженными взглядами, начальство цеха освободило от всех нагрузок. Даже тренировки стали проходить в рабочее время. Слава начала кружить голову, да и как иначе, мы в области, а может быть и в Сибири были первыми гонщиками на грузовиках.
Наконец назначили показательные внутренние соревнования. Приехало начальство завода, пригласили из Москвы, где все это было на достаточно высоком уровне, мастера спорта по автогонкам, местных призеров по гонкам на легковых автомобилях из таксопарков. Мы на них, хоть и именитых, смотрели свысока. Подумаешь, легковые!
На естественном возвышении расположились все свободные от работы болельщики.
И вот настал наш звездный час! По команде судьи мы ринулись в бой!
После первого заезда поступила команда отставить соревнования и экипажам угнать машины на стоянку. Собраться через два часа в актовом зале для подведения итогов и разбора полетов. Каких итогов? Программа и на десять процентов не выполнена. Но делать нечего, подчинились. Поставили машины, пошли в цех. Люди, вернувшиеся на рабочие места, как-то странно на нас поглядывая, прыскали и явно обсуждали, что-то для нас нелицеприятное. Не чувствовалось привычного почитания во взглядах и стремления возле нас потереться, чтобы обозначить приближенность к небожителям. Совсем наоборот.
Нас собрал начальник цеха и сказал, что столичные светилы вынесли вердикт о полной нашей неготовности к соревнованиям, но не следует отчаиваться, виноват тренер. Теперь дело будет поставлено на профессиональную основу, и мы еще заблистаем бриллиантами в короне побед заводского коллектива. Примерно то же нам повторили в актовом зале. Мы стали ждать нового тренера, так как не терпелось заблистать.
Зрители, которые сидели близко к начальству и титулованным гостям рассказали, что там хохотали над нами как в цирке. Гонки наши обозвали балетом, а гонщиков коровами. Чем порушили все наше величие. Мы решили не сдаваться.
Через некоторое время на заводе появился статный шустрый молодец лет тридцати пяти, Валера Папин. Это был признанный авторитет в среде автогонщиков. Правда заслуг он добился в гонках на легковых автомобилях, но у нас спеси поубавилось, и мы готовы были встать под его знамена беспрекословно. Завод переманил его с первого таксомоторного, где он успешно тренировал команду гонщиков. Видно было, что он получил полный карт-бланш, приходил свободно в цеха, снимал с рабочих мест кого хотел, начальство понимало злобу дня и не перечило. Собрал нашу команду и продолжил тренировки в прежнем режиме три дня. Затем сказал, что для уверенного поведения экипажа штурман должен обладать навыками вождения не хуже, чем пилот. Посадил наших пацанов энтузиастов за руль и проехал с каждым. Отобрал из них несколько человек, сказал, что будет с ними заниматься регулярно. Мы, имеющие второй и первый класс водителя, посмеивались, убежденные в своей незаменимости. Через пару недель заметили, что нам все меньше достается тренировок, Валера больше занимается с пацанами, и они уже чувствуют себя уверенно и за рулем и в обращении с нами. Авторитет наш ощутимо утекал как песок сквозь пальцы. Что он им внушал, не знаю, но почтения у них к нам поубавилось.
Настал день, когда он собрал всех пилотов отдельно от штурманов для «откровенного разговора». Начал с претензий, которые нас ошеломили.
- Ребята, я хочу сказать, что вы не гонщики, и не способны ими стать. Сразу предупреждаю, чтоб не обижались, вас уже научили другой профессии – шофера. Да, вы отличные водители, но переучить вас уже невозможно. Вот тебе, Владимир, приходилось водить автомобиль в экстремальных условиях?
- Конечно и побольше, чем всем, я на лесовозе работал.
- Правильно, при этом показывал профессиональное мастерство первого класса. В этом и дело, ты способен лес возить, а не машины гонять. Так же как ни один автогонщик не сможет возить лес по зимнику, я в том числе. Так и все остальные. В команду неграмотно собрали людей неподходящей профессии, с закрепленными намертво навыками, мешающими перестроиться. За все время наших тренировок не было опрокинуто ни одного автомобиля. Не из страха, а из профессиональной осторожности. Вы для меня слишком умные. Я же вижу, что у вас свое мнение по поводу всего, что я вам говорю. Но если не научишься ездить на грани фола, то и достижений не получишь. Поэтому я принимаю решение набрать новый состав пилотов из молодых, не имеющих опыта профессионального вождения. Мне не нужны водители, мне нужны гонщики. Я уже пригляделся к вашим ребятам и могу попробовать кого-то из них.
- Но у половины нет прав?
- Это дело наживное, формально они права получат, другой вопрос, смогут ли водить машину в нормальных условиях на дорогах? Бывает, что гонщикам это противопоказано.
Правда это, или Папин говорил в утешение нам, но удар по репутации был нанесен сокрушительный. Самолюбие было задето, надо помнить, что нам самим было по двадцать пять и не больше тридцати лет.
Так закончилась наша спортивная эпопея. Но не заводская. Валера вырастил настоящих профи, создал команду, неизменно задающую тон на всех соревнования отрасли и региона. А наши «ребятишки» стали кандидатами и мастерами спорта.
Продолжение следует...
