Перевод на русский язык Виктора Балдоржиева.
________________________________________
Начало и вся книга: 13 апреля, 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 19 апреля, 20 апреля, 21 апреля, 22 апреля, 24 апреля, 25 апреля, 28 апреля, 1 мая, 2 мая, 6 мая, 15 мая, 16 мая.
В конце каждой главы - уникальные, исторические, фотографии.
______________* * *__________________
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
ДРАКА
Мама разожгла дымокур и доит коров, тугие струйки молока пенятся в ведре. Солнечные лучи скользят по верхушкам деревьев. По склону Хара Хады едут два всадника, отчетливо слышно, как они переругиваются, захлебываясь от злости. В голубом тэрлике высокий Сандан-Жамсо, другой сидит в седле чуть боком, повернувшись к «собеседнику». Это тучный Базаров Намсарай. Вдруг кони всадников, огибая скалы и валуны, стали быстро подниматься вверх и внезапно остановились, освещенные закатными лучами.
– Ууй! Сандан-Жамсо буянит, он вырвал повод из рук Намсарая и повел его коня в горы, – всполошилась мама, смотря вслед всадникам из-за коровы. – Они кажется пьяные, давно ругаются.
Вышла бабушка, ничего не понимая, мы долго всматриваемся. Кони пригарцовывают, всадники продолжают ругаться. Вдруг в руках высокого сверкнула камышовая плеть! Второй всадник вскрикнул и рухнул под ноги коня. Высокий спрыгнул на землю и начал избивать лежавшего.
– Не смотри! – крикнула мне мама. -какое нам дело до них!
Назавтра мы узнали, что Базаров Намсарай лежит дома опухший от побоев, что у него сломано ребро... Я смотрю на вечернее солнце. Зачем люди дерутся? Неужели им от этого хорошо?
КТО И КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ?
– Одевайся быстрее, – говорит мама, – пойдем к Халзановым. Они к свадьбе готовятся. Их Сандан-Жамсо женится на Шадаповой Хорло.
Иду за папой и мамой. Когда человек женится, это называют «свадьбой». Старухи обычно говорят, что они ели на свадьбе, а когда проводят, где-нибудь зимовку, говорят какое сено ели. Будто бы не овцы, а они сами ели... А мама рассказывала как она ездила на свадьбу в Тарбагатай. Там, оказывается, люди дрались, а ночью наставляли на гулявших ружья. Больше ей не о чем было рассказать. Зачем люди женятся, если ругаются и дерутся?
Во дворе Халзановых лает большая собака, ходят и работают люди. Смуглые старики устроились кругом на войлоках. Некоторых я не знаю. С ними сидит худощавый русский мужик, на коленях у него беловолосый мальчонка. Мужик принимает архи в чашке, брызгает по– бурятски и не спеша выпивает, а мальчонка тянется к чашке и мешает пить.. .Вот как готовятся к свадьбе! В большом доме Халзановых пусто. За домом смеются три здоровых незнакомых парня. Они воткнули в землю две лозы с рогатками наверху, а поперек положили еще одну. Один из парней снял сапоги, подоткнул за кушак полы тэрлика и, разбежавшись, прыгнул. Верхняя лоза слетела.
– Слабак! -закричали его друзья. – Можешь не мучаться. Пойдем...
Оказывается на свадьбу отовсюду приезжают незнакомые. Кроме меня детей нет. Уныло толкаюсь среди взрослых. Что мне тут делать?
– Давай лучше в дурака сыграем. Чем просто так время проводить. – говорит один из парней. Не пойду же я с ними... Вдруг к самой изгороди подбежал вороной жеребенок. Вот бы мне с ним поиграть! У него взъерошенная шерсть, точеные ножки, пышный, наполовину белый, хвост и длинные чуткие уши. Большие черные глаза настороженно смотрят на людей. Вдруг позади меня кто-то хрипло рассмеялся. Это бабушка Цымпилма тоже любуется жеребенком. Она курит свою трубочку с длинным чубуком, кашляет и посмеивается.
– Дугурка, жеребенок не из наших краев, познакомиться подбежал к тебе, – ласково говорит она, – ты сейчас такой же жеребенок. Вы будете расти и расти. Через пять лет люди будут звать его агта морин,
Вдруг к нам направились два незнакомых парня. Один белолицый и высокий, а другой смуглый и бочковатый. Посмеиваясь, один из них спросил:
– Бабушка, а как вы узнали, что жеребенок не из ваших?
– Да и ты не наш, – рассмеялась бабушка Цымпила, морщины возле ее глаз зашевелились, – вы, наверное, из тарбагатайского сомона.
– Теперь, бабушка, мы все принадлежим алханайскому сомону. Недавно Жамсаранов Нанзат ошибся и сказал, что он из бэрхэтэйского сомона, – бойко сказал низенький и оба парня рассмеялись.
– Мы всегда принадлежали загдачейскому сомону. Писарем у нас был Жалсанов Бато. Это и Дугурка знает. Теперь все по– новому что ли? – удивилась бабушка Цымпилма.
– Все по– новому! Урей, Тулутай, Шыхындэ, Загдачей, Соктуй, Нарин, Бырхэтэй, Тарбагатай, Талчин, Додо– Соктуй, Дунда– Соктуй, Дэдо– Соктуй, Байсын, Ходиронтуй, Улан Хада, Былигтэ, Тэн, Тут– Халтуй, Харгастуй, Харгыта, Булактуй, Нур Хунды, Халахэй, Амбар, Дэлюн Барун, Тысорхой, Айрак – все пирнадлежат одному алханайскому сомону, – не переводя дыхания, гордо, перечислил названия мест и деревень низкорослый.
– Так, так, – глубоко и задумчиво вздохнула бабушка Цымпилма. – А русские деревни?
– Они будут отдельно. Они принадлежат своему сомону – обьяснил низкорослый. Все знает парень!
Значит мы кому-то принадлежим и всегда принадлежали. Это открытие меня ошеломило. А кому принадлежит тогда весь наш Алханай? Тайга, реки, горы? Эти люди, которые сейчас готовятся к свадьбе? Жених Сандан-Жамсо и невеста Хорло? Кому принадлежит вороной жеребенок, которого призывно зовет кобылица?
Кому принадлежу я? Я знаю кому – папе и маме!
А где же моя мама? Вон она ходит среди людей и кого-то высматривает. Увидев меня, она быстро подошла и сказала:
– Вот ты где, с бабушкой Цымпилмой беседуешь, а я думала играть побежал. Иди домой. Попасите с Жалмой овец. Только недолго.
– Мама, я чей? – не выдержал я.
– Конечно, мой и папин, – удивилась она. – Что с тобой ?
Но я уже помчался. Страшно пробираться одному через густые зеленые ивняки. Тишина и сплошная стена зеленых листьев... Но вот зажурчал ручей, скоро я буду дома.
ЖАЛМА-АБГАЙ, ВЕЛОСИПЕД И ВОЛК
Жалма-абгай укрывала чем-то накрученные на колышки шкуры. Я с ходу выкрикнул, что мама велела нам попасти овец.
– Ладно, – деловито сказала Жалма-абгай, – пусть еще немного прохладнее станет.
Подумав, она доверительно сообщила:
– А на соседнюю стоянку русский человек приехал. На велосипеде!
– На деревянном?
– Почему на деревянном?
– Так ведь папа говорил, что в Додо– Иле Шойбон Бороев сделал деревянный самокат.
– Нет, у этого человека железный велосипед, на базаре купленный, – объясняла мне, посмеиваясь, Жалма-абгай.
– А где сейчас этот человек с велосипедом?
– Не знаю. Он искал архи и не нашел. Люди не дали ему, наверное.
Я так мечтал хоть одним глазком увидеть велосипед! Как же я опоздал? Когда я теперь увижу настоящий велосипед? Долго же теперь я не смогу успокоиться... Но напрасно я всматривался во все стороны. Никого! Только камни и заросли крапивы. Вот за дорогой вдруг вырос желтенький столбик. Аа, это вылез из норы старый суслик и оглядывается. Если поблизости нет никого опасного, он сейчас начнет копать корни трав и есть.
– Иди и открой ворота овцам. Пора пасти, – приказывает мне Жалма-абгай, – вечерняя прохлада начинается.
Неохотно выбегают овцы, но вот они догоняют друг друга, потом растягиваются цепочкой и привычно идут на пастбище. Мы стремительно бежим за ними. Обогнав овец, с трудом перевожу дыхание и иду не спеша. Впереди меня шагает и что-то поет Жалма-абгай. Маленькая птичка взлетает из-под ног. Наверное, птенчик.
– Ууй! Смотри – Хвостатый! – вдруг громко и испуганно заорала Жалма-абгай. От внезапного страха я онемел, из глаз хлынули слезы. Ничего не вижу.
– Вон, вон он бежит! – показывает вверх рукой Жалма-абгай.
Я протер глаза и увидел, как серая и остроухая собака прыгнула и скрылась в кустах. Овцы спокойно пощипывают траву. Может мне померещилось? Я побежал к Жалме-абгай. Значит это был волк! А если он вернется?
– Он вон там бежал! – тычет пальчиком сестра. Глаза ее возбужденно блестят. – Сначала я подумала, что это косуля. Все, надо гнать овец домой. Хвостатый может снова появиться.
Мы носимся вокруг овец, собираем их в кучу и громко кричим на разные голоса. Овцы поднимают головы и удивленно смотрят на нас большими и красивыми глазами. Глупые, ничего не понимают. Быстро подгоняем их ближе к дому.
Куда убежал Хвостатый? Много раз оглядываемся на лес. Тишина, никто не выглядывает из кустов и не бежит к нам с разинутой и страшной пастью. Боится, наверное, днем нападать, темноты ждет и зубами лязгает!
– А этот волк смотрит на наших овец из леса? – спрашиваю я у Жалмы-абгай.
– Он наблюдает с высокой вершины, оттуда лучше видно! – уверенно заявляет сестра.
Солнце клонится к закату, и мы загоняем овец в изгородь. Быстро собираем в скотном дворе аргал и разжигаем большой дымокур. Так всегда делают, если волк смотрит на стойбище из леса или с вершины. Пусть знает, что здесь обжитое место и сюда нельзя ходить. Клубы дыма стелятся туманом по стойбищу. Коровы, спасаясь от комаров и мошкары, спешат к дымокуру.
Жалма-абгай и в очаге юрты разожгла большой огонь. Волк, конечно, видит что из юрты валит дым, значит не спят там люди. Успокоившись, я прилег на топчан и задремал.
КАК КУРИЛА ОСОРМА...
Еще вечер или утро? Выскакиваю на улицу. Солнце уже высоко. Мама выделывает овечью шкуру, из кузницы доносятся удары молотка. У подножия горы белеют овцы и чернеет маленький комочек. Жалма-абгай сидит на камнях.
Вчерашние страхи, волк и разжигание дымокура, кажутся далеким сном. Хорошо, когда папа и мама дома. Надежно. Лучше не рассказывать им о волке. Что тут особенного? Все, у кого есть ноги, бегают там, где им вздумается.
Взобравшись на верхнюю жердь изгороди, всматриваюсь в сторону Шадаповых. Не началась ли там свадьба? Пока у них тихо, у коновязи незнакомые оседланные кони.
После обеда я пасу овец вместе с Шулушутоновой Осормой, подружкой Жалма -абгай. Мы спариваем свои маленькие отары. Осорма круглолицая и смуглая, большая выдумщица и хохотушка. Мы собираем цветы, делаем из них красивые венки и украшаем рога козлов. Подняв головы, надменные козлы расхаживают, как сказочные существа.
Вдруг Осорма начинает быстро– быстро оглядываться, глаза ее настороженно бегают. Потом она приседает за большими камнями и вытаскивает из внутреннего кармана старого тэрлика засаленный кисет, а оттуда маленькую продолговатую бумажку. Все еще оглядываясь, она заворачивает тоненькую цигарку и, нагнув голову, прикуривает. Осорма может выпускать дым из носа! Закрыв глаза, она блаженно запрокидывает голову к небу, из ноздрей ее валит дым. Вдруг она испуганно вскакивает и, кашляя, разгоняет рукой дым.
– Пэй! – кричит она. – Люди могут увидеть мой дым.
Я восхищаюсь Осормой. Ничего не боится и живет как хочет!
– Дядя Митып поставил юрту в стороне, чтобы сделать жареху– угощение, – немного заикаясь, говорит Осорма, – Их Хорло стала женой Сандан-Жамсо. Это будет угощение Хорло. Молодежь будет гулять всю ночь.
– Когда? На жареху будут мясо жарить? А другое угощение будет? – жадно допытываюсь я у Осормы. Подумав, она задумчиво отвечает:
– Не знаю, станем «молодежью» сами увидим.
Потом приходит Жалма-абгай, а я бегу домой.
ОГНИ В НОЧИ. ИГРЫ ДЕТЕЙ НЕБА
Теплые сумерки опустились на землю. В небе замерцали крупные малиновые звезды. Вдруг около Шадаповых вспыхнул и загорелся яркий огонь. Потом еще и еще. Что это? В бликах огня замелькали тени людей. Может быть это началась жареха– угощение? Наверное, на этих кострах будет жарить мясо сама Хорло.
По склону Хара Хады враздробь застучали копыта коней. В лесу протяжно закричала какая-то птица. Испуганный, я забежал в юрту. Никто из наших никуда не торопится. Все не спеша ужинают и разговаривают. Вдруг далеко раздались громкие голоса людей. Я тревожно посмотрел на маму.
– Девичник начался. Всю ночь молодежь будет гулять, – рассмеялась мама.
В юрте светло. На деревянной подставке горит керосиновая лампа. Опять от соседней стоянки послышались голоса, потом зазвучала песня. Папа отложил чашку с чаем и, подняв голову, прислушался. Мы с Жалма-абгай выбежали на улицу.
Вокруг большого костра, взявшись за руки, кружат люди в островерхих шапках и поют звонкие песни. Яркие искры летят к подрагивающим звездам. Люди скачут и выкрикивают озорные припевы, круг то вдруг начинает сжиматься, то неожиданно расширяется, дружно взлетают над головами сжатые руки. Легкий гул испаряется в густой ночи, колокольчиком звенит серебряных смех.
– Смотри, смотри, как красиво! – вздыхает Жалма-абгай. Я не знаю, что говорить. Вдруг отчетливо поплыла над костром песня:
Пальцы друг друга любовно сжимая,
Будем кружить до утра.
Ты обо всем мне скажи, дорогая,
Нам расставаться еще не пора...
– Почему они кружат? – удивленно спросил я, зачарованный песней. – Что они должны сказать друг другу?
– Молчи! – прикрикнула Жалма-абгай, прислушиваясь и загибая пальчики, пытается повторять, – что они поют? «И пока продолжается ехор, говори, говори, дорогой...» Надо запомнить.
Голоса вдруг стали звонче и громче, круг разомкнулся и снова сомкнулся, искры брызнули в темень, раздался смех и быстрый топот ног.
Руки друг другу любовно сжимая,
Будем плясать до зари.
Все мне глазами скажи дорогая...
Ты, дорогой, говори, говори!
Звуки песни плывут и плывут к далеким звездам, которые призывно мерцают над костром и людьми в развевающихся одеждах. «И пока продолжается ехор, все мне руками скажи... »
С высокой вершины поскачем по травам
И будем в пути говорить...
Наверное, и вправду они будут веселиться и плясать до самого утра в своих красивых шелковых одеждах, расшитых узорами.
– Пойдем домой. Мы запомнили их песни, – говорит мне Жалма-абгай и тянет меня за руку в юрту.
Иногда мы всю ночь спим с огнем и не жалеем керосина. Вот и сегодня бы так! Я бы всю ночь слушал песни. Мечтая об этом, я медленно и сладко засыпаю, а в ушах все еще звенит: «Руки друг другу любовно сжимая, будем плясать до утра... И пока продолжается ехор... » Что еще они пели? Ах, да...
Мама и папа тихо разговаривают. Вспоминают дом своего талы в Хушуне, по каким приметам этот дом найти. Видимо, они давно там не были и собираются навестить талу. Продолжаются пляски и песни. Наверное, их слышат даже в Харгастуе. Ведь иногда в ясное утро можно услышать, как ругаются русские женщины, а если ветер, то оттуда доносится лай собак. Русские собаки лают коротко и отрывисто.
Но нет, не могу уснуть. Сижу на кровати и слушаю. Теперь уже поют другие песни. Мама с папой тоже прислушиваются. Какие они сейчас красивые!
На веселые игры пришли мы,
Звезды смотрят, любуясь, на нас,
Смотри край наш таежный, родимый,
И костер наш пока не погас,
Посмотри на меня, дорогая,
Дорогой мой, смотри на меня.
Что случилось со мной, я не знаю,
Что случилось с тобой у огня...
Вдруг голоса стали выкрикивать припевки и смеяться. Видимо, кто-то кого-то подталкивал к друг другу. Потом на миг обрушилась тишина и снова грянула песня... Чей это голос звенит громче и чище всех? Это же Очирова Дарижап. Бабушка всегда говорит, что у нее удивительный голос. «Да и не мудрено, – повторяет всегда она, – ее мать, Ныгсылма, в молодости всех очаровывала... »
Солнце только поднялось над вершинами гор, как я побежал по холодной и мокрой траве к Шадаповым. Издалека увидел все тот же прилепленный к летнику низенький сарай. А перед изгородью на траве темнели большие черно– желтые подпалины от костра. Сгоревшая вокруг трава кучерявилась и была седой. Когда люди видят такие опаленные круги они обычно говорят, что это играли дети неба... Дети неба!..
Через несколько дней мы с Жигмит-Сынгэ бегали у высоких зарослей крапивы. Вдруг из крапивы с шумом вылетело много воробьев. «Наверное, ястреб вспугнул их», -подумал я, как высокая крапива зашевелилась. Я присел, на фоне синего неба показалась лошадиная голова, грива... На высоком вороном коне, в синем шелковом тэрлике, разукрашенная коралловыми бусами и ожерельями, серьгами и серебряными подвесками неторопливо ехала Шадапова Хорло. К волосам ее были прикреплены рожки, разукрашенные тесьмой. Как сказочная царица– хатан она проплыла над зарослям крапивы и исчезла вдали...
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Мне кажется, что с каждым днем небо становится все выше и выше. Над вершинами Соктуя плывут и плывут белые кучерявые облака. Вот бы оттуда посмотреть на землю! Дни стоят ясные, воздух прозрачный, а вечерами клубятся в долинах синеватые туманы, на склоне неба загорается красная звезда. Ночью над горами плывет круглая, серебряная, луна, горят ясные и крупные звезды. Семь ярких звезд неподвижно стоят в темной бездне неба. Перед рассветом вспыхивает ярким золотом еще одна звезда. Но самое красивое – туманная молочная полоса со множеством мельчайших подрагивающих звездочек. Ночью на улице прохладно. Я стою, запрокинув голову, и смотрю в небо.
– Вон та, золотая, – утренняя звезда Солбон, – показывает мне мама, – значит, скоро настанет рассвет... Не стой долго на улице.
До утра я кашляю. Простыл, наверное. Утром папа собирает какие-то травы, заваривает и дает мне пить терпкий и противный отвар. Морщась, пью. Боль в голове медленно тает, в горле не першит и живот не болит.
– Вот и осень приблизилась, – неторопливо рассуждает мама. -как много в этом году ворон. Они будут зимовать. А другие птицы уже собираются в стаи... Журавлей много.
– Если много журавлей, значит зима будет снежная, – говорит дедушка. Он лежит у нас на кровати. Прикрыв глаза, он о чем-то печально думает.
В небе переговариваются птицы...
РАЗГОВОР МУЖЧИН
– Позови-ка своего папу и Дамдина, – вдруг говорит мне слабым голосом дедушка.
Поняв, что у мужчин будет серьезный разговор, мама быстро куда-то уходит. Дедушка зовет мужчин, своих сыновей. Он любит разговаривать с ними, а сейчас лежит похудевший, лицо у него осунулось, черные глаза провалились и нос заострился. Он слегка шевелит скулами. Пришли и сели около него мужчины. Дедушка глубоко вздохнул и заговорил:
– Не бойтесь смерти и черта. Я всю жизнь, с малых лет, охотился в тайге. Семьдесят с лишним лет! И ни разу не видел черта. Ни следов его, ни клочка шерсти. Я ночевал и на местах захоронений людей, бывал и в запрещенных шаманами местах, видел страшных и опасных зверей. Но черта не видел. Вера в бога – святое дело. Но это зависит от ума и совести человека. Берегите друг друга и своих детей, будьте дружными, не делайте зла. Доживите до старости с чистой совестью и с чистыми руками. Ничего лучше этого я не знаю. Никогда и никого не предавайте и не обманывайте. Вот вам моя последняя заповедь...
Мужчины слушают молча. Но почему так печальны их лица? Мне страшно!
Я рассказал о разговоре бабушке Жигзыме.
– Мало ли что они могут говорить, – рассмеялась она. – дедушка твой еще крепок.
Но я знаю – дедушка болеет, он не встает с кровати. Никто мне не говорит, что это за болезнь. Теперь мне строго– настрого запрещают бегать к дедушке.
– Не мешай ему, не тревожь! – кричит на меня мама.
Однажды утром в юрте поднялась суматоха, и я понял, что дедушка умер. Что такое умер? Неужели я его больше никогда, никогда не увижу? Меня отослали к соседям. Завернув дедушку в чистую белую материю, взрослые отнесли его к подножию горы Соктуй...
Потом я зашел в дедушкину юрту. На кровати его не было даже матраца, не пахло табаком, не видно было трубки и монгольской книги. Пусто и уныло.
Продолжение следует.
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
Начало 1930-х годов. Село Зугалай, первомайский праздник.
Курорт "Олентуй". 1932 год.
1935 год. Село Хойто-Ага. Колхоз им. Ербанова.
Бурятки. 1930-е годы.
1936 год. В степи.
________________________________________
Все работы проводятся только за счёт поддержки читателей. Даже 1 рубль - бесценен для благого дела! СПАСИБО– кто сколько может. Перечислить через мобильный банк – 8 924 516 81 19, через приложение на карту 4276 7400 1903 8884 или –