Поэзия – такая страна, где всё, что оказалось на её просторах, судится по законам эстетики. Творчество наших поэтов – превосходный, полный ответ на все эстетические требования. Авторы в процессе работы над произведением, разумеется, о них не думают – здесь задача для аналитика.
Что такое эстетика? По-моему, это дорога к совершенству или, по крайней мере, к законченности форм. Стихотворная форма, внешняя и внутренняя – многопланова, стало быть, и эстетическое решение стиха также имеет много аспектов. Мелодика строки, колорит и точность метафор, стройное развитие мысли и – многое другое…
Вот стихотворение Виктора Борисовича Балдоржиева.
Как пращур
Золотая звезда заалела
На речном зеленеющем льду,
Я, как пращур мой древний, несмело
Загляделся на эту звезду.
Позади, впереди, в середине
Навсегда – холода, холода.
Я замёрз, озираясь на льдине,
А во льду полыхает звезда.

Семантическое наполнение стиха – такое же лаконичное. Одним образом «как пращур мой древний» автор создает бездонную вертикаль времени. И слово «несмело» закрепляет эту вертикаль: эмоционально во временах ничего не изменилось – простор читательскому воображению даётся полный. Звезда, отражённая во льду, светит с вышины – она же и мироздание, в котором невероятно холодно… И здесь, на земле, на этой реке, – тоже холодно. Но какой спасительный, позитивный заключительный удар: «А во льду полыхает звезда». А может, и не спасительный – и весь огромный холодный мир с полыхающей звездой равнодушен к одинокому человеку на льду… В любом случае, здесь каждое слово – под током высокого напряжения. Напряжение это – эстетическое. Стихотворение «Как пращур» лучится, словно искусно огранённый драгоценный камень… К стихам Виктора Борисовича ещё вернусь в конце заметок.
________________________________________
Михаил Евсеевич Вишняков, на мой взгляд, по психологической характеристике – экстраверт. В этом убеждают стихи – они по преимуществу длиннострочные и многострофные, строятся неспешно, из широких повествовательных полотен.
Теплынные ветры стучат в мою дверь,
Гремучие реки,
вскрываясь,
Его повествования густо и надёжно оснащены неожиданными эпитетами:
Здесь,
словно глаз кабарожки,
кисти смородины прячутся в травы.
Наряду с эпитетами строку двигают, заряжают энергией жизнестойкие сравнения:
Крепок август,
здоров,
Точный глазомер нередко выдвигает на передний план метафору:
Не спал Дозор, прислушивался, и,
раздвинув листья, из парной земли
тянулось ухо рыжего гриба.
Немало есть у Михаила Евсеевича и короткострочных, компактных стихов. Вот одно из них – о невозможности запечатлеть в себе все красоты безбрежных природных картин.

не собрать за август, не успеть,
надышаться золотом и зноем
острого Даурского хребта.
Не успеть до сентября увидеть
всех берёз и кедров голубых,
чёрно-красных, молнией разбитых
лиственниц в проточинах смолы.
Не напиться вволю синь-прохлады,
всласть не отоспаться на заре,
не потрогать лёгкими руками
всей тяжёлой красоты земли.
В форме отрицания – не успеть, не напиться, не потрогать – поэт занят утверждением красоты мира. В этих строках особенно выявляется его художественное свойство соизмерять себя с миром. Каждым изобразительным средством, каждой семантикой поэт как будто сопоставляет себя, свои возможности с масштабом окружающего мира – с мастеровыми сельчанами, любимой женщиной, даурской степью, лесным зверем, многокрасочной тайгой… У поэта есть дополнительный угол зрения – по-моему, черта экстраверта – который помогает ему пропускать фактуру через свой художественный фильтр. При этом идёт колоссальный подсознательный отбор лексики, единственно необходимой для данной формы и её содержания… В результате читатель обогащает свой языковой запас, своё духовное пространство, которое, на мой взгляд. представляет собой, главным образом, иррациональность, часть которой, как предмышление, состоит из образной системы и всегда нуждается в художественной подпитке. Обильно питает нас Михаил Евсеевич живописью и величием своей поэзии. Чем ярче поэзия – тем необходимее читателю.
_____________________________________
Борис Константинович Макаров держит в своих руках кисточку тонкую, нежную – для акварели.
Осеннее утро

Светлеют окна.
В них заглядывает утро.
В небе звонком и высоком
Зовный крик гусей и уток.
Хорошо, проснувшись рано,
Встать и выйти на крылечко.
Вяжет солнце из тумана
Берестяные колечки.
Ветерок беззвучно катит
Их по лугу,
Друг за другом.
В жёлтой роще громко плачет
Одинокая пичуга.
Видно, очень трудно птице
Улетать с земли родной…
На душе
Светло и тихо.
Хочешь – плачь.
А хочешь – пой.
Но даже в этом утреннем безмятежном мире нет однородности – в него вплетается громкий плач одинокой пичуги, на который откликается поэт всей глубиной своей восприимчивости. Поэт жаждет гармонии, но в реальности её нет. И уже сложное чувство владеет им, соединяющее в себе противоречивые движения души. Поэт зорок – он видит за этими противоречиями нечто более глубокое: крайности бытия.
Птицы
И опять мотоциклы ревут воспалённо и длинно,
Разрывая на части посёлков предутренний сон.
Ощетинились ружьями хищно согнутые спины.
Начинается с зорькой охоты осенний сезон.
Будут птицы сбиваться испуганно в зыбкие стаи,
И носиться кругами, и падать в холодную грязь.
Будут пахнуть туманы горячей озлобленной сталью,
На косматые клочья от выстрелов хлёстких дробясь.
А потом всё затихнет. Пожухлые мёртвые перья
Уплывут в камыши, будто робкие стайки утят.
Заклубится метель. Люди будут доверчиво верить,
Что грядущей весной птицы снова сюда прилетят.
И они не обманут. Вернутся к разрушенным гнёздам.
Будут снова на зорьках легко и тревожно трубить.
…Как же нужно любить свою землю светло и серьёзно,
Чтобы выстрелы эти суметь и простить, и забыть…
Крайности бытия – это жизнь и смерть, и отчаянная схватка между ними, в неисчислимых вариантах и проявлениях которой – разрушение и созидание, негатив и позитив. Творческое подспудное мировосприятие поэта как цельной личности – гармоническое (главный эстетический посыл), и это единство мира диктует автору позитивное решение природной драмы, наделяя перелётных птиц глубиной чувства любви и гуманности, по сути дела, своими чувствами.
Поэты – созидатели по определению, не могут не реагировать на разрушительные процессы в реальной жизни, понимая их особенно глубоко и болезненно именно с позиций созидателей и творцов красоты.
В своём измерении беспредельных величин и трагичного обнажения коллизий мыслит о бытийных процессах Виктор Борисович Балдоржиев:
Мы уходим… А разве мы жили?
Сколько лиц, но не видно лица!
Может, это – конец всему или
Это только начало конца?
Непримиримый, критический анализ реальности в поэзии имеет прямое отношение к эстетике. Позволю себе сравнить его с точностью диагностики: исцеляйтесь, господа, очищайте свой внутренний мир, направляйте свои устремления в чистое русло положительных чувств и поступков. Эстетическое руководство вам дано!
Мне кажется, здесь уместно вспомнить о древнегреческом катарсисе. Удивительно, что историческая толща времен пронизывается единым свойством поэзии/искусства и единой во все времена потребностью человечества в этом свойстве. Высокохудожественная поэзия (читатель пусть сам решает, сколько шагов нашим поэтам до совершенства) вызывает в душе читателя возвышенные, позитивные чувства – о чем бы она, поэзия, ни поведала – своей структурой, законченностью форм, своим живописным колоритом, несущим жизнелюбие. Живой организм стиха не только передаёт замысел автора вкупе со всем его духовным полем, но он и сам создаёт свои горизонты и свой эстетический настрой. Вот почему, вникая в строки наших поэтов, мы, читатели, всегда – в высоком полёте.
Я спал в степи и был природой,
Как сын, как сын её, любим.
Как грива с тонкой позолотой
Над близким озером моим
Заканчиваю свои заметки этой лирично-торжествующей нотой Виктора Борисовича о самом, наверное, его сокровенном. Родная и горячо им любимая земля по-матерински щедро наградила его натуру не только чувством красоты, но и победным талантом, умеющим в благородных формах стиха передать глубину этого чувства своим современникам.
Живая пульсация полнозвучной забайкальской поэзии – уникальное культурное явление, создавшее свой собственный портрет в контексте высокой русской эстетики.
Источник: «Новая Литература». ©Вера Панченко


На этом мутном переснимке (слева направо): Виктор Балдоржиев, Борис Макаров, Олег Смирнов (Москва). Литературный праздник "Забайкальская осень",1989 год, Газимурский Завод.