Нармай улсаа байгуулья гэж
Найртай yгээ хэлэлцсэн биш уу?
Чингисхан.
(Продолжение. Начало: Pax - Mongolica-1, Mongolica-2, Mongolica-3, Mongolica-4, Mongolica-5, Mongolica-6, Mongolica-7, Mongolica-8, Mongolica-9, Mongolica-10.)Найртай yгээ хэлэлцсэн биш уу?
Чингисхан.
Часть I. Великая Степь
Комментарии
1
Главный исторический урок монгольского государства 13-го века заключается в том, что государство является результатом товарно-денежного принципа организации экономики и общества. То, что позже докажет Карл Маркс, то практически апробировали монголы.
Товарно-денежный обмен есть процесс производства, распределения и потребления стоимости (благ, труда). А если точнее, политэкономическая форма этого процесса, которая до сих пор являлась единственно возможной. Определяющим законом процесса является концентрация стоимости в руках наиболее активной, а именно, «предприимчивой» части общества. И чем выше производительность общественного труда, тем выше эта концентрация.
Но концентрация стоимости иными словами означает рост экономической власти одних и экономической зависимости других. А на основе этой первичной формы зависимости рождается и всё остальное многообразие производных форм зависимости.
Самой универсальной из них выступает политическая. Это – государство в обычном смысле.
Кочевники же, благодаря особенности их жизненного уклада, оказались свободны от этой общечеловеческой судьбы и могли действовать, сообразуясь с идеальными мотивами. Однако, как возможно представить живую демократию монголов теперь, в наше время? Очевидно, нас должно больше интересовать трансформация исполнительной власти, которая, преимущественно, и есть собственно само традиционное государство, для которой две остальные ветви власти выступают лишь его «апгрейдами». Но данный вопрос уже выходит за рамки излагаемой темы.
Современное общество всё отчетливее начинает понимать, что существующий тип управления и морально, и исторически себя изжил. Альтернативу ему видят в «сетевой демократии», в «правительстве в смартфоне». Интернет, несомненно, является инструментом превращения формальной (имитационной) демократии в реальное народовластие. Но простое «изменение системы ценностей», что, например, предлагает Римский клуб, не создаст того, кто сможет этим инструментом адекватно воспользоваться.
2
Степной мир Центральной Азии всегда связывал цивилизации Евразии – Китай, Греко-Римский мир, Иран и Индию. На роль кочевого фактора в их истории указывает концепция Осевого времени Карла Ясперса. («Осевым временем» Ясперс обозначает период между 800 – 200 годами до н.э.).
Согласно этой концепции, в выделяемый ею период существовало множество мелких государств и городов, которые воевали друг с другом, но при этом оказался возможным рост их могущества и богатства. В осевом времени с его поразительным богатством духовного созидания, определившим всю историю человечества до наших дней, таится загадочность, особенность, в силу которой в трёх сферах (имеется в виду Китай, Индия и Западный мир – прим. автора) независимо друг от друга происходит аналогичное, однотипное развитие. Прослеживаются общие (выделенные курсивы автора) исторические истоки тех передовых народов. Истоки эти нам, правда, неизвестны. [Ясперс, 1991].
Ответом на вопрос о причине этой загадочной общности и одновременности служит в настоящее время лишь гипотеза Альфреда Вебера. По его мнению, вторжение кочевых народов из Центральной Азии, достигших Китая, Индии и стран Запада является исторически первой формой глобализации, которая привела к формированию духовных основ современного общества. Об этом же утверждает и Ясперс – до этого времени на территории от Китая до Европы существовали уходящие в глубину времён древние культуры, характеризуемые частично как мат-риархальные. Это либо культуры оседлых скотоводов, либо просто проживавшие в полной замкнутости народы, которые заселяли культурный пояс от Китая до Европы. История превращается в борьбу между двумя этими силами – культурой матриархата, древней, стабильной, связанной, непробудившейся, и новой – динамичной, освобождающей, осознанной в своих тенденциях культурой кочевых народов. [Ясперс, 1991].
Но о каких именно кочевниках может идти речь?
Согласно древнекитайскому источнику, Песням Ши-Цзин, в лето 832 года до н. э., Дом Чжоу подвергся вторжению хуннских племен. Война хуннов с Чжоу шла в разные периоды, вплоть до его падения в 201 году до н. э.. В 209 году до н. э. появляется государство хуннов Модэ.
(История еще более ранних кочевников, контактировавших с Древним Египтом и Месопотамией, тонет во мгле веков. Тем не менее, возможны интерпретации, например, в аспекте этногенетических процессов Великой Степи).
Если с 832 года до н. э. начинается очередное пассионарное наступление кочевников вдоль по 45-ой параллели Евразии, то историческим следствием этого выступает как раз 500-летний период Осевого времени, ознаменовавший, согласно Ясперсу, переход от Доистории к Истории современного мира.
Хунны способствовали коммуникации ранее друг от друга изолированных цивилизаций; вследствие чего начинается резкий скачок в их развитии и переход в качественно новое историческое состояние; затем следует спад, нарастание конфликтов, анархия, что, в свою очередь, вызывает необходимость укрепления и централизации власти. Этому соответствует трехвековой период образования империй – 317 до 27-ые годы до н.э.. Первой из них стала империя Маурья в Индии (317 – 180 гг до н.э.), второй – империя Цинь (221 – 206 гг до н.э.), третьей - империя Хунну при шаньюе Модэ (209 – 93 гг до н.э.), и, в конце периода, Римская империя (27 год до н.э. – 476 год н.э.).
Очередной новый толчок истории даёт вторжение гуннов в Европу в 370-ые годы нашей эры. Последовавшее за этим, или, во всяком случае, ускорившееся вследствие этого Великое переселение народов, знаменует подготовку к европейскому феодализму.
Таким образом, Великая степь играла роль модератора истории на континенте на протяжении как минимум двух с лишним тысяч лет.
3
Относительно успешности завоеваний монголов. Очевидно и в первую очередь, исход любого военного столкновения зависит от того, что называется воинским духом, личной храбростью и мужеством. Но можно спросить: что стало причиной самой этой причины? Тут представляется заманчивой концепция гумилевской пассионарности.
Пассионарность – термин, обозначающий особую жизненную энергию, рождающейся в человеческой популяции вследствие её взаимодействия со своей экосистемой и, в целом, с земными и внеземными факторами. Например, в результате того, что популяция оказалась под ударом солнечной энергии, которую случайная флуктуация магнитного поля Земли преобразовала в пучок, а вернее, в узкую полосу энергии, прошедшей словно луч фонарика по земному глобусу.
Концепция вполне доказывает зависимость состояния ума, психики, нравственности, силы воли и здоровья народа от его исторического возраста, или стадии этногенеза, как процесса взаимодействия человека с природой. Можно сказать, что монгольский пример показывает, как жизненная энергия природы или природная энергия жизни, трансформировалась сознанием монголов в нравственные принципы общества и государства. Монгольский воин стал тем, в ком пассионарность проявилась в наивысшей степени – в форме нравственного императива. Потому его нельзя было победить.
Одним из ярких проявлений пассионарности несомненно является способность свободно и творчески мыслить. Воину это позволяло вовремя находить оптимальные решения, верную тактику и стратегию боя. Монголы никогда не повторяли одну и ту же битву дважды. И они придерживались того, что битву выигрывает не тот, кто играет по правилам, а тот, кто их создаёт и заставляет играть по ним противника. Для этого нужна энергия выше обычного.
С этим также связано умение превращать всё, что можно, в средства ведения боя и использовать технические достижения других народов. Таким образом, монголы создавали универсальный арсенал, применимый для решения самых разнообразных боевых задач.
Но, пожалуй, самым поразительным являлось свойство монгольской армии наращивать свою численность по ходу военных действий. Обычно бывает наоборот – численность армии должна уменьшаться вследствие потерь. (Но наши великие предки не знали слов – не бывает, не может быть, не должно, невозможно и прочее). Объясняется же это свойство тем, что воин каждой десятки был обязан вербовать и воспитывать себе двух помощников из числа покоренных армий и народов. Это называлось «хул хэхэ», что означает – делать себе ноги, или лучше – встать на обе ноги. В свою очередь, каждый из его «ног» должен был для себя вербовать двоих, тоже «встать на ноги». И так далее. При этом, вербуемый должен был добровольно стать в ряды монгольской армии.
Добровольность подкреплялась справедливым вознаграждением и в целом, тем обстоятельством, что любой, даже бывший враг, мог свободно продвигаться по социальной и воинской иерархии и добиться высокого положения. Каждый амбициозный и способный человек мог себя реализовать. Примеров тому достаточно.
Также к причинам «необъяснимых» успехов монгольских завоеваний нужно отнести поддержку самих покоряемых народов, что случалось не редко. Например, армяне сами вышли навстречу монголам с предложением союза и мира, и тем не пришлось прибегать к своей типичной дипломатии, когда заранее объявлялось о войне и предлагался выбор – принять союзнический договор или сражаться и умереть или, если будет на то воля Неба, победить.
Монголы были истинными рыцарями Степи; воюя, они исходили из тысячелетнего кодекса Степи, который требовал уважения достоинства человека и народа. Потому они не любили употреблять выражения типа «сдаться», «подчиниться», а предпочитали говорить о союзе, подразумевая другую сторону как изначально равную себе. Это выражалось в дипломатических миссиях – в обмене послами, что само по себе и означало признание равенства. Но, общеизвестно, что в те века большинство народов вообще даже самого понятия не имели о том, что такое послы, а другой народ считался врагом по определению. Свидетелями подобной психологии, доставшейся людям еще со времён звероящеров, мы продолжаем быть и в наше время.
Однако, важно другое. Народы принимали предложение союза вследствие, во-первых, отношения монголов к ним как равным. Во-вторых, союз фактически был конфедерацией, то есть, не означал лишения независимости народов. Но требовалось принятие империи, как пространства, где создаются новые торговые и культурные отношения между цивилизациями Европы, Востока и Азии. От этого выигрывали все. И это начинали понимать достаточно быстро, кроме, разве что тех народов, которым нечего было предложить другим вследствие их общей отсталости.
Фактически, сами народы, вошедшие в конфедерацию, и строили это единое пространство. Монголы осуществляли общее руководство на основании «авторского права» его создателей и инициаторов.
Вообще-то, с монголами воевали те, которые считали их недостойными себя. Считали так потому, что таковой была суть их мировоззрения, они полагали, что люди и народы не могут быть равными, что одни должны быть господами, другие рабами, что одни лучше, а другие – хуже. Такая постановка вопроса никак не могла нравится монголам.
Как видим, успех завоеваний монголов объясняется:
а) пассионарностью, как природным источником психологической, физиологической, интеллектуальной и нравственной энергии исторического действия;
б) высоким воинским искусством и отличительной особенностью монгольской армии;
в) дипломатией, которая не столько угрожала, предлагая неминуемый выбор между подчинением и смертью, сколько умела объяснять взаимный интерес конфедеративного союза;
г) реальным политическим равенством всех народов в империи;
д) необходимостью и взаимной выгодой свободной международной торговли и широкой культурной коммуникации Востока и Запада.
Причина успеха монголов кроется в их нравственном превосходстве, в том, что они выражали общечеловеческие интересы, и в том, что они выступали движущей силой Истории. Короче – сила духа, а не меча.
4
До Чингисхана в степных войнах побеждённое племя грабили, часть людей уводили в рабство, а остальных отпускали.
Во-первых, все прекрасно понимали, что те, кого отпустили, впоследствии обязательно вернутся, чтобы отомстить за обиду и ответить тем же. Почему же тогда так поступали? Вероятно, потому что считали: всё, в конце концов, решает Небо, и если ему будет угодно послать наказание, то так тому и быть. Тогда, как говорится, и разберёмся (и – с Небом тоже). Во-вторых, отпускали тех, кого нельзя было убивать или брать в рабство. Это – женщины, дети и старики. Впрочем, война в степи шла ради добычи, в том числе ради женщин, как потенциальных жён. Но не было войны на истребление, не было геноцида. За редкими исключениями, которые означали некое трагическое отклонение от нормы. Потому не могло возникнуть никаких объективных причин для появления бессмысленной, патологической жестокости. Это – одна из особенностей кочевой цивилизации в целом.
Дабы прервать традицию бесконечных войн, Темуджин после победы над племенем джуркинов (1197 году), включает их в состав семей своего, уже не совсем и племенного, объединения. Включает не как зависимых и рабов, а как равноправных членов своих семей. Это – первый шаг к допущению, что люди все равны, поскольку родственные связи для него теперь перестают быть решающим фактором построения отношений людей. В дальнейшем, практика «усыновления» чужих племён и народов становится невозможной, так как количество их начинает превышать количество самих монголов. В результате, понятие равных сынов единой семьи трансформируется в понятие человека как такового, как члена социального общества и как гражданина государства.
Включая в состав своего образования новые племена и народы, Чингисхан избавлялся от их аристократии, как организаторов будущего сопротивления. Присоединяя тех же джуркинов, он казнил их вождей, чтобы в его клане был мир. Действуя именно таким образом, он добился объединения большинства монгольских племён. То есть, с одной стороны, устраняя возможных зачинщиков новых войн, а с другой, превращая различные племена в общность, основанную на равенстве их не как племён, а именно как членов их новой общности, то есть, собственно, как людей.
5
Распределение Темуджином военной добычи, невзирая на претензии благородных родов, стало очередной реформой степных порядков. Тем самым он хотел показать людям, что теперь властная инстанция, к которой они обращаются со своими проблемами, это не традиционная знать, а человек, который выбирается ими самими в качестве главы их племени. Точнее говоря, власть это не то, что дается правом высокого происхождения или еще какими-либо привилегиями, а это то, что является их собственным правом. Если угодно, так рождалось «классовое самосознание» степного пролетариата.
Хотя это не было прописано в форме права, как юридическая норма, тем не менее, люди понимали саму суть того, что делает Темуджин. Понимали так, что теперь каждый человек племени может обращаться со своими проблемами к нему лично, не оглядываясь на то, что существуют богатые и благородные.
Таким образом, он концентрировал вокруг себя управление в своем клане и усилил преданность к нему большинства простого люда.
Темуджин исходил из того, что главной ценностью в этом мире является сам человек, а не его регалии, которые не имеют к нему прямого отношения. Что в этой жизни можно опираться только на самого человека, а не на его происхождение и статус. А для этого требуется освободить его от родовых и сословных перегородок, которые его ограничивают.
Все это он начал понимать, вероятно, с того самого момента, когда его спасла из плена семья простого пастуха Соргон Шарая. Это были совершенно ему чужие люди, рисковавшие жизнями ради него. Для подростка, воспитанного в традиционных представлениях о важности и священности родства и знатности, это стало шоком. Впрочем, свою роль сыграло и то, что пленён он был своим дальним родственником Таргутаем, именно родственники бросили их семью на произвол судьбы, после смерти его отца. Тот период жизни, когда пропитанием семьи становились суслики да ягоды, видимо, стал переломным в психике Темуджина и его отношении к окружающей его среде.
Важно подчеркнуть, что отбор кандидатов на ответственные функции по качествам человека, а не по «связям», объективно улучшило систему управления племенным хозяйством и обществом. Благодаря новому в Степи отношению Темуджина к человеку, его личное хозяйство стало ядром нового типа хозяйственной и социальной общности, которая, впоследствии постепенно переросла в монгольское государство.
6
1203 год. Победа над монгольским племенем татар и проблема ее инкорпорирования в существующие семьи. Проблема заключалась в том, что татар оказалось так много, что до сих пор применяемый метод усыновления детей и создания родственных уз перестал работать. Проявилась тенденция к обособлению по племенному признаку.
Монголы решили применить древний кочевой метод, который создал структурную основу нового типа государства вообще. Они разделили возникающую большую этническую общность монгольских племен на десятичные структурные единицы.
Таким образом, человек отныне должен был проводить большую часть своего времени не в родственном кругу, а на «работе», то есть, в своих десятках. Эти структурные единицы формировались из людей разных племён, родов и иных социальных групп. Следовательно, так создавалось, собственно, социальное и гражданское общество в кочевом варианте.
Правила поведения в них основывались на том положении, что все – братья, каждый несёт ответственность за другого члена своего братства. Для войскового подразделения это означало ответственность по законам войны. Для гражданского населения (в состав которого в мирное время вливалась и армия) означенные структурные единицы выступали формой распределения ответственности между всеми уже в плане политических и общественных решений. Десятки являлись механизмом реализации прямого гражданского самоуправления и, таким образом, древняя кочевая форма управления стала основой построения государства как действительной субъектности человека.
7
Государственный строй монгольской империи часто трактуют как разновидность прямой демократии. Здесь видимость явления вновь такова, будто бы монголы не совершали ничего принципиально нового в политике. «Улики», мол, ясно указывают, что они создали кочевой вариант уже существующего типа управления, когда осуществляется наиболее полное участие общества в государстве на всех уровнях, от законодательной власти до политических группировок и неформальных коллективов. Поэтому монгольская демократия стоит в одном ряду с античной, племенной, военной, полисной видами демократии. Однако, как я попытался показать, видимое сходство на этом и заканчивается.
Во-первых, эта «прямая» демократия в монгольском варианте была расширена до размеров:
а) всего монгольского государства, численность населения которого достигала 1 миллиона человек, и
б) всей империи с числом населения около 100 миллионов человек.
А история государства учит, что по мере расширения физических размеров сообществ, непосредственное участие населения в политике затрудняется и оно передаёт свои полномочия представителям. С монголами такая закономерность почему-то не сработала – демократия, как была прямой, так таковой и осталась.
Наверное, потому что необразованные кочевники просто не знали, что «так не бывает».
Во-вторых, демократия по-монгольски, не означает ни функцию представительства, ни непосредственное изъявление воли народа – как чего-то, что дополняет политическую бюрократию, или даже господствует над ней. Она не была ни «прямой» и ни «демократией» вообще. Монголы стремились стать не только хуралом, парламентом, конгрессом, федеральным собранием – они стремились стать самим Правительством, значит и Государством. Десятичная структуризация общества это не просто распределение права представлять в государстве свои интересы, но также и распределение права реализовывать их непосредственно самим, самим исполнять волю и интересы «народа». Не этот ли факт описывает Ф. Энгельс, когда пишет, что племенные союзы монголов имели чёткую, в отличие от государств, систему небюрократизированного управления без исполнительного аппарата?
Монгольский тип управления, во-первых, исключает централизацию политической функции, во-вторых, исключает потому, что в принципе нечему централизоваться.
Здесь мы подошли к самому понятию политического, как наделению функции управления значением управления вообще, то есть, значением управления всем обществом. В нашем сознании данная функция тождественна политическому управлению. Любая административная функция уже выступает политической «в-себе». Но управление как вид труда ничем не отличается от других видов труда – управление не является политической деятельностью само по себе. Потому что значение политического заключено в любом виде труда. Монголы прекрасно различали это. Поэтому аппарат государственного управления существовал непосредственно в виде этих структурных единиц, которые и были собственно государственными органами. Если и возможно такую власть народа назвать демократией, то как живую, отличая ее от формальной, мертворожденной.
Монгольская демократия 13 века была:
а) «прямой» в масштабе всего государства;
б) действительной, в том смысле, что весь народ фигурировал в качестве самого госаппарата, правительства непосредственно.
Поэтому народ не мог «участвовать во власти», он и был самой этой «властью». Европейская Демократия – наивность оседлого человека.
Продолжение следует.
На обложке использована репродукция рисунка художника Ганбат Бадамханд