Я писал, что в начале 2000-х готов собирались материалы для издания книги об истории и современности села Угдан. Название книги "В долине Яблонового хребта". Словосочетание это на устах людей и сегодня.
Сделано было довольно много работ, но книга так и не вышла. Не представляется возможным издание книги и в наши дни. Надеюсь, что в будущем, более разумные и организованные люди, всё-таки издадут такую книгу. Конечно, им пригодятся материалы, которые собирала Дулма Мажиковна Дондокова, зачастую писавшая под псевдонимом Дулма Мажигэ. Все собранные и подготовленные нами материалы будут опубликованы в этом ЖЖ.

БАДМА-НАЙЖА
Из детских воспоминаний ярко вырисовывается образ Бадма-найжи, уроженца Арахлея, который пользовал в 50-60-е годы всех верующих в окрестных селах. Был ли он настоящим - образованным буддийским ламой-учителем - не знаю, но угданские буряты его уважали за бескорыстие, добродушие и веселый нрав, прощали все чудинки.
Помню - заходил он к нам в широкой и просторной одежде, отчего казался большим и грузным, от него несло одеколоном вперемежку с адисом-благовониями. Громко и хвастливо спрашивал:
- Вы видели как я приехал на «Волге»-такси?
- О, так это Вас на красивой машине привезли! Откуда Вы, найжа? – изумленно, конечно притворяясь, ибо знал нрав гостя, восклицал мой отец.

На снимке: в белой шляпе, усатый, Бадма-найжа.
Найжа перечислял - где и у кого он был. Сбрасывал прямо в угол верхнюю одежду и располагался на отдых, то есть ложился толстой спиной на половики, занимая всю маленькую комнату. Любил рассматривать картинки в учебниках. Потом вытаскивал из кармана, а карманов у него было множество, потрепанный блокнот, химический карандаш, облизывал языком листок, и, начинал что-то писать по старо-монгольски, крупно и небрежно.
Иногда, сделав таинственный вид, он показывал фотографии, вырезанные иллюстрации, доставая их из заветных карманов. В основном на них были изображены красивые женщины, он даже привирал, наивно похихикивая, что знаком с ними лично.
Толстые пальцы его перевязаны ниточками с узелками, по ним он гадал перед молебствием. Потом доставал из огромного саквояжа необходимое и начинал звенеть в колокольчик и читать молитву по тибетским книгам. Глаза у Бадма-ламы становились серьезными и глубокомысленными. Женщины говорили, что он хорошо помогает детям.
Еще про него говорили, что он очень ловкий. Когда в тридцатые годы выслеживали и хватали лам, чтобы выслать в ссылку, его не могли никак поймать. Мне так и видится его тибетская одежда, широкая спина, которая быстро уходит в проулки и никто не может его догнать и схватить нашего найжу, а между тем его знают и ждут во многих бурятских семьях…
Он любил давать новорожденным сложные тибетские имена, если услышите имена: Дудари, Ринчин-Бадра, Доржи-Ханда... - значит у этих людей был духовным отцом - Бадма-найжа.
КАК РИНЧИН БОРЛОНА ПОВСТРЕЧАЛ
Дядя Ринчин Дашиев, по прозвищу Рябый Гриша, был примечательной личностью в Угдане. В детстве он переболел оспой, и лицо его навсегда стало рябым. Острый на язык, он хорошо говорил по-русски. Его знали все в окрестности. Тогда у каждой бурятской семьи были свои тала-друзья в русских селах.
Говорят, в молодости он лихо объезжал коней. А к старости случалось, крепко подпив и найдя слушателя, Ринчин-бабай ударялся в воспоминания.
- В войну я служил минометчиком. Пока дошли до западной границы, нагляделся всякого. Погода, я скажу, в тех краях дрянная, особенно осенью. Дождь без остановки сеет. Грязь непролазная на дорогах, до привала так вымотаешься, что винтовку еле в руках удерживаешь. Наша осень, сухая и теплая, вспоминалась как благодать.
Вот как-то раз шел я в строю таких же измученных солдат - так бы и лег в грязь и лежал, но боязнь отстать от своих заставляла двигаться. А тут навстречу конный обоз, пришлось уступать дорогу. Смотрел я на бедных лошадей и сердце щемило, так мне скотину бессловесную было жалко. Тянут они груз, упираются, а под хомутом кожа до мяса изодрана.
Последний возок съехал с колеи и застрял. Смотрю, а под удзцы коней тянет маленький мужичок. Пригляделся я и ахнул! Борлон Дагбаев из моего родного Угдана! Кричу: «Борлон!» Кинулись мы друг к другу, стоим по колено в жиже, обнялись крепко, плачем. Но тут со всех сторон стали нажимать, успели только друг другу несколько слов сказать: «Если вернешься живым в Угдан, расскажи обо мне родным».
Вот такая встреча была у меня с Борлоном на Западном фронте. Повезло нам обоим – вернулись домой, хоть побывали в таком пекле, что до смерти не забудешь.
МОЙ МОЛЧАЛИВЫЙ ОТЕЦ
Мысленно обращаюсь в прошлое, и вижу: схожу со ступенек автобуса, а на остановке стоит отец. Загорелый до черноты, даже оспины на лице не заметны, скулы обметены густой, за ночь вырастающей, колючей щетиной, на ногах сапоги. Невысокий ростом, он к старости располнел. В руке у него неизменная хозяйственная сумка.
- Здравствуйте! Кого встречаете?
- Тебя.
Папа сердцем чувствовал, когда мы, дочери, должны приехать домой. Рано потеряв жену Тогтохо, нашу маму, вырастив четырех дочерей и сына, он никак не мог привыкнуть, что мы уже взрослые.
Буряты не отмечали точно дату рождения ребенка, только год и время года: весной, летом, осенью, зимой. Он родился осенью 1917 года, наверное, поэтому решил записать в метриках - 7 ноября. Отец учил нас: «Ты дочь Мажигэ - он - Дондогэ; Дондок - Самбугэ; Самбу сын Хуринэ... Ты из рода Хубдуут. Разговаривай по-бурятски, не забывай родной язык».
Помню, в детстве мы любили рассматривать один интересный снимок 1938 года, где отец снят юношей, с пионерским галстуком на шее, в окружении испанских ребятишек. Оказывается, он был пионервожатым в Гурзуфе… Эта фотография со временем куда-то пропала, и, мы все гадали, кому она была нужна, пока однажды не прочитали в газете статью. Вырезка из газеты «Забайкальский рабочий» сохранилась у сестры Янжимы, называется «Ровесник Октября». Вот о чем в ней рассказывается:
«На 65-ом году жизни Мажика Самбуевича Дондокова приняли в почетные пионеры. Все было также как в 1926 году. Торжественная линейка. Пионервожатая, повязавшая ему первый пионерский галстук. Вот только школа была не в Угдане, а в Шерстневе. И не восьмилетняя как сейчас, а начальная. Окончил он ее в 1928 году. Дальше учился в г. Чите в бурятской семилетке.
- В 1930 году меня избрали делегатом на областной пионерский слет, - говорит Мажик Самбуевич и глаза его теплеют. - Там выбрали представителем от Читинской области на Второй слет юных пионеров, который проходил в Хабаровске. Много лет прошло с тех пор, но никогда не забуду как я читал со сцены стихи перед многочисленной аудиторией. Горло мое перехватывало волнение.
...В 1937 году по окончании школы он стал первым в истории Угданской школы старшим пионерским вожатым. Спустя год его, работа была признана образцовой и ему вручили комсомольскую путевку в Гурзуф. Это были тревожные предвоенные годы. В Европе поднимал голову фашизм, первый бой которому дали интернациональные бригады в Испании... От испанских ребят перенял Мажик знаменитое приветствие – «Но пассаран!» - «Они не пройдут!» От этих слов веет далеким и героическим временем, которое навсегда определило судьбу бурятского юноши.
В 1935 году Мажик Дондоков стал комсомольцем, а в 1942 - членом КПСС. В Великую Отечественную участвовал в разгроме Квантунской Армии. Семь лет отдал Мажик Самбуевич военной службе. В запас ушел лейтенантом...
А. Гончаров».
Статья в газете большая, много авторской фантазии, не свойственных отцу выражений, якобы им сказанных. Приходится теперь только догадываться, куда пропала фотография. По простоте души отец, наверное, отдал ее корреспонденту, а тот не вернул.
Уточнение. Отец имел награды, но дорожил только орденом МНР «Полярная Звезда». Только недавно я узнала, что этой высокой наградой правительство Монголии редко удостаивало в войну иностранцев. Имел ранение. Он хорошо знал старомонгольскую грамоту, монгольский язык, наверное, понимал китайский, потому что слушал «Голос Китая». В военной книжке есть запись военных лет - служба в «СМЕРШ».
Через неделю после его смерти приезжали два немногословных человека в гражданском и уточнили: действительно ли М. С. Дондоков умер и похоронен в Угдане.

На снимке: Мажик Самбуевич Дондоков со своим отцом после возвращения с фронта.
ВОДОВОЗ ДЯДЯ ПАША И ДРУГИЕ
Чем старше становишься, тем милее воспоминания о друзьях детства. Помнится, как собирались мы детьми на пустыре перед нашим домом, играли дотемна в лапту и другие игры. Среди бурят Угдана обосновались в 50-60-ых годах несколько русских семей, многодетных и бедных, как все семьи послевоенных лет.
Наш маленький дом стоял в «школьной ограде», где жили, в основном, работники школы. По соседству с нами жили Голомидовы, Лямкины, Мартемьяновы, Сазоновы, Тихоновы, за озером жили Чиковы, - вот, кажется, и все русские старожилы Угдана.
Дядя Паша Голомидов часто заходил к нам зимой, он любил попить чай с лепешками. Целыми днями, в гремучих от льда валенках, заиндевелый от мороза, дядя Паша возил на интернатовской лошади воду из проруби на Читинке. Все русские ребятишки в Угдане понимали по-бурятски, но никто так бойко не разговаривал как Лида Голомидова. Тетя Дора мыла полы в школе. Их старший сын Ленька считался среди нас самым рассудительным.
С Васькой Мартемьяновым мы были одногодки, ходили вместе в детский сад, который был в двух шагах от наших домов. Ему и другим мальчикам наша мама шила праздничные «матроски». Васины старшие братья и сестры были смуглые и красивые. Как теперь понимаю, дядя Яша Мартемьянов был из крещенных бурят, а тетя Груша семейская. Она носила широкие сарафаны, фартук с оборками, в котором на пасху приносила угощение - пышные калачи и ватрушки. Однажды, сентябрьской ночью, я проснулась от писка ребенка и квохочущего голоса тети Груши. При свете керосиновой лампы она приняла роды у нашей матери. У нас появился долгожданный мальчик, Доржи. Тетя Груша по-русски нарекла его Сашей, в честь своего старшего сына.
Тетя Шура Сазонова, высокая и худощавая, с громким голосом, работала поваром в интернате. Ее жилистые, сильные руки ворочали огромные чаны с варевом на сотню ребятишек. Юрка, ее младший сын, с детства сильно заикался, а потом вылечился и сам стал врачом.
Тетю Дашу Тихонову помнят в Угдане все, долго была она поваром в детском саду. Освободившись от плиты, тетя Даша собирала детей вокруг себя и рассказывала сказки. Даже через много лет, встретив вдруг кого-нибудь из нас на улице, она вспоминала наши детсадовские выходки.
За озером жили Чиковы. Мы учились вместе с Катей, кудрявой, хорошенькой девочкой и ее братом Колькой, отчаянным забиякой и непоседой. Их мама, наверное, была украинских кровей, потому что помнится она любила белить снаружи свой дом, что в Забайкалье делают немногие.
Из всех упомянутых семей в Угдане остались до сей поры только Лямкины. И живут среди смуглых бурят белобрысые и синеглазые русичи, племянники Сережки Лямкина, с которым мы проучились с 1 по 10 класс вместе. Он был самый сильный и рослый среди сверстников, поэтому всегда становился на сторону слабых. Серега первым в истории Угдана защитил звание мастера спорта. Он стал военным. Говорят, вышел в отставку, звании полковника, живет где-то на западе. Тетя Наташа, его мама, до самой смерти все ждала сына, а людям объясняла: «За границей Серега, не может приехать».
Продолжение следует.