Жигжитжаб Батоцыренович Батоцыренов – уроженец села Чиндалей, откуда произрастают родословные древа многих руководителей бурят-монгольского народа, Забайкальского края, Агинского Бурятского округа и, естественно, Дульдургинского района. Даже в наши дни можно услышать о нём предания, которые рассказывают люди, являющиеся его родственниками. Некоторые из них пишут о Жигжитжабе Батоцыреновиче Батоцыренове статьи, изучают его биографию. Судя по таким материалам, образ этого человека запечатлён в памяти народа надолго. Известно, что ещё мальчиком он самостоятельно отправился на учёбу в Читу. Опережая предстоящие в судьбе нашего героя события, скажем, что деятельность его началась с Торгового дома Петра Бадмаева.
Делегаты ХI Всероссийского съезда Советов. 1924 г. 23 января Горки. Похороны В. И. Ленина.
Высокий и симпатичный, выделяясь из серой массы бурятским дэгэлом, он стоял в Почётном карауле у гроба В. И, Ленина. Преобразование жизни своего народа - было его главной целью...
Кем же он был?
Родился Жигжитжаб Батоцыренович Батоцыренов в 1881 году. 140-летие его будут отмечать в 2021 году. Наверное, организуют «Батоцыреновские чтения». Они должны быть. Материала по теме достаточно. Большинство из них – произведения самого Жигжитжаба Батоцыреновича Батоцыренова. Одно из них – стихотворение, посвященное смерти В. И. Ленина, написанное на бурят-монгольском языке старомонгольским письмом, каким писали до перехода в 1937 года на латинский алфавит, а в 1939 году – на кириллицу.
Кем же был Жигжигтжаб Батоцыренов? Начнём с выписок подлинных документов, находящихся в базе данных жертв политических репрессий. Ценность этих документов ещё и в том, что они написаны собственноручно и отражают дух и трагедию времени.
Внимательное чтение таких документов дают довольно ясное представление о жизни людей, их уровне сознания, образования, мироощущении конца XIX и начала XX веков. Это живое повествование современника, живая правда, написанная им накануне расстрела. Публикуется без всяких правок, редактирований, тем более сокращений.
Со временем потомки оценят и сам документ, и его публикацию.
«Батоциренов Жигжит Жап Родился в 1881 г., Бурятия, Улан-Ононский айм., Буйлостай улус; бурят; б/п; работал инструктором совета общества изучения Бурят-Монголии при БурЦИКе. Проживал: г. Улан-Удэ. Арестован 9 апреля 1937 г. Приговорен: Тройка при УНКВД Иркутской обл. 4 декабря 1937 г., обв.: по ст. ст. 58-1 «а», 58-7, 58-10, 58-11 УК РСФСР. Приговор: расстрел Расстрелян 9 декабря 1937 г. Место захоронения – г. Иркутск. Реабилитирован 31 марта 1956 г. постановлением комиссии Иркутской области по пересмотру уголовных дел на осужденных за контрреволюционные преступления.
КОПИЯ
В Центральную Контрольную комиссию
Всесоюзной Коммунистической партии большевиков
б. члена ВКП(б) Бурят-Монгольской
организации Жигжитжаб Батоцыренова
на решение Сибирской Контрольной
комиссии ВКП от 28 мая 1930 г. за
№ 16/44 и Бурят-Монгольской Контрольной
Комиссии от 22 мая 1929 г. за №23
Апелляционная жалоба.
Многочисленные обвинения меня, изложенные в постановлении областной Контрольной Комиссии за №23 слишком преувеличены, и решение вынесено скоропалительно, без достаточного изучения и проверки фактов данного дела, а, самое главное, областная Контрольная Комиссия, вынося решение предварительно, не нашла нужным затребовать от ячейки ВКП(б) №11 Наркомзема, где я последние четыре года беспрерывно работал, т.е. со времени вступления в ряды ВКП, а ограничился теми данными, кои поступили с мест, где я работал в прежнее время до 1924 года, в бытность беспартийным. При этом областная Контрольная Комиссия не приняла во внимание, ни при каких обстоятельствах, ни при какой окружающей обстановке, и с каким политическим мировоззрение мне приходилось работать до революции, во время Империалистической и Гражданской войн, и при существовании Семеновской реакции, и Дальневосточной Демократической республики. Поэтому, нахожу нелишним, изложить для сведения ЦКК свою краткую биографию и значение района.
Я, Батоцыренов, родился в самом отдаленном от республиканского центра, Агинском аймаке. Район этот граничит с Манчжурией и Монголией, население ведет чисто скотоводческо-кочевую жизнь, где сосредоточено многочисленное ламство, кулачество и ноёнство. Реакционная Манчжурия и буддийский восток на трудящиеся массы имеет очень сильное влияние.
Я родился в семье скотовода-середняка. В 6 лет отец научил меня читать наизусть несколько молитв. Мне казались ламские наряды и предметы, употребляемые при исполнении религиозных обрядов, весьма привлекательными, слепо верил в бога и святых, а также заместителей их на земле – лам. До 16 лет я выполнял все сельскохозяйственные работы, пас скот, косил сено и т.д. В 16 лет поступил в сельскую приходскую школу и учился два года, где русский учитель нас заставлял читать молитвы на русском языке, до и после занятий перед русской иконой. Когда достиг 20 лет, поступил в магазин торговой фирмы мальчиком. Затем был выбран булучным сельским старостой, переводчиком в волостном правлении, в 1913 г. Состоял писарем своей инородческой волости, которая состояла из двух булуков (селений). Тогда наравне с сельским старостой Созневым, получили бронзовую юбилейную медаль в честь 300-летия дома Романовых. В следующем, 1914 г. состоял заведующим военно-конским участком. Получил бронзовую медаль за выполнение мобилизации 1914 г. Тогда все рядовые волостного масштаба получали те же медали, не как особую награду за выполнение общественной работы, т.к. все должностные лица, состоящие на работе в день объявления мобилизации, должны были получить эту вещицу.
В конце 1916 г., почти одновременно, я был избран помощником волостного старосты и членом правления т-ва потребителей в районном центре, которое обслуживало несколько волостей. Я перешел на работу в кооперацию, где работал до 1920 г. В 1920 г. из Агинского центра вернулся в свой хошун, т.к. был избран председателем Хошунной земской управы. По выбору я участвовал в одном из многочисленных молебствий. Посещать молебствие должен был как член общины, должен был принять участие в расходах в виде пожертвований, с одной стороны, и свидание с нужными лицами при сборе народа, вплоть до молодых женщин, с другой – это просто принятый обычай был, значит, я плыл по течению с массой. Из управы был освобожден через несколько месяцев, и затем, к концу года, при отступлении белых, по образованию ДВР, немного работал при штабе Красных Партизанских отрядов и затем был избран председателем хошунного комитета, и эту должность занимал до советизации края 1923 г. и после, до 1924 г., до этого времени занимая общественные должности, всегда стремился принести пользу трудовому народу, стремясь пробуждать культурное сознание. И, считаясь с обстановкой времени, конечно, тогда политический багаж у меня отсутствовал. Район этот от пролетарского центра был оторван, царствовали невежество и темнота, созданные царизмом и интервенциями. При том я был беспартийным и верующим человеком (фактически тогда мало верил). Еще в 1921 году меня возмущало безобразное эксплуататорское поведение служителей религии лам. Я попытался осудить, разоблачить обман ламства и подал заявление ламам Агинского дацана, настаивая сделать отчетность перед верующими гражданами об израсходовании дацанских средств. Я осуждал спекулятивные махинации лам, выставляя себя верующим, с единственной целью, впоследствии, на широком собрании мирян, разоблачать темные дела лам и внести раскол среди многочисленных, внутри крепко спаянных лам. В то время тактический ход именно такой нужен был. Сразу с самого начала нельзя было подойти резко и круто, ибо влияние ламства на трудовую массу было громадно. А копию этого заявления, сохранившуюся у меня, в 1929 г. представил я в обл.К.К., которая нашла мое заявление, со слов одного докладчика, антипартийным. И обвинила меня «душою болеющим человеком по делу религии».
На счет прочих обвинений, как-то: связь с Табхаевщиной; участие в постройке дацана; бывший нойон, имевший от царя награду, я подробно излагал в своем письменном заявлении от 27 мая 1927 г. на имя областной К.К. это после вынесения ей решения №23, которое, до сих пор не подвергалось рассмотрению. Заявление должно находиться в делах, поэтому нахожу повторять здесь излишним.
Обвинения меня: защита кулака и нежелание коллективизироваться – эти два обвинения весьма значительны, и для меня тяжелы, т. к. это относится к периоду после советизации края, и за время моего нахождения в партии, поэтому, здесь я должен остановиться несколько подробнее.
Я с конца 1924 г. перешел на работу в Республиканский центр в Наркомзем. Тогда считался выдвиженцем со скотоводческой степи, т.к. в том году побывав в Красной Москве, на съезде Советов и на похоронах т. Ленина, бесповоротно убедившись в мощности рабочего класса, грандиозности социалистического строительства и авторитетности Коммунистической партии в мировом масштабе, я решился вступить в ряды ВКП. Со времени вступления в партию, работу проводил исключительно по заданию партийной организации и партийных товарищей, занимавших ту или иную ответственную должность. В 1928 г., когда меня командировали в район по налоговой кампании от Наркома Финансов, получил директиву, наряду с оказанием помощи – льготы беднякам, воздержаться от слишком крупного обложения зажиточной части плательщиков. Ибо в некоторых районах слишком переборщили. Принимая во внимание это задание, с одной стороны, и уверение сомонного совета и отзыв секретаря партийной ячейки, с другой, в Хоринском аймаке от одного кулака по фамилии Лобанов принял заявление, и, заседанием районной налоговой комиссии обсудили и снизили 50% индивидуального обложения. Тогда мне думалось, как будто это правильно. А спустя несколько месяцев, после 15-го партсъезда, мне ясно стало, что нехорошо поступила аймналоговая комиссия, а также и я, но эта вина не ко мне одному относится. Это была наша общая беда. Тогда даже часть областной организации страдала кое-чем. Очевидно, это был наш общий недостаток людей, еще не вполне усвоивших четкость линии партии. Это, безусловно, требовало усиления руководства вышестоящих организаций. Это особенно ясно после исправления перегибов в начале текущего года.
Обвинение меня в нежелании коллективизировать свое хозяйство. Это веское и, отчасти, если рассуждать кабинетно, справедливое обвинение. Но все же, здесь нужно считаться с объективными условиями, тормозящими колхозное движение в прошлых годах в Агинской степи. Я еще в 1912 г. состоял членом пайщиков Агинской пчеловодческой артели, которая просуществовала несколько лет, и в виду замерзания пчел, была ликвидирована. В 1922 г. при существовании ДВР в Адоголикском хошуне, по моей инициативе, была организована с/х артель из 15 хозяйств, которая просуществовала до 1925 года. Ввиду снятия работников, в том числе и меня, артель эта, не укрепленная вполне, и, не имеющая поддержку по линии Госкредита, распалась. Это была первая попытка скотоводческой степи.
В 1924 г. я своих овец простых сдал Адон-Челдонскому племхозу, заключив договор с ПХЗ, чтобы получить через три года овец-метисов с целью распространить среди кочевников. В начале 1928 г. вступил в с/х артель «Ажилчин», вновь организованную в Могойтуйском сомоне нашего аймака в 100 верстах от моего жительства, туда передал 26 голов метисов. Эта артель в начале 1929 г. или в конце 1928 г. перешла на устав коммуны, и 50% членов артели, преимущественно, середняки, тогда вышли из артели, т.к. трудовая дисциплина хромала, отчетности не велось, создавались разные склоки, отсутствовало руководство партийных и советских органов.
На заседании партколлегии 22 мая 1929 г. на заданный мне вопрос я заявил следующее: «Я с начала 28 года состою в с/х артели, куда мною внесено в пай: дом, летник, конные грабли, 2 коровы и рогатый скот разных возрастов, до 30-ти голов еще не сдано. Теперь, числюсь ли членом новой коммуны, еще не получал, хотя было послано заявление о своем желании о вхождении в коммуну». На основании этого моего заявления Областная Партколлегия признала меня виновным в «двуличной политике коллективизации своего хозяйства». Постановление КК №23 не был согласован с областным комитетом ВКП и секретарем обкома, и председателем КК было решено передать мое дело аймачной (районной) тройке для проведения чистки в общем порядке на месте, где проходила моя работа до 1924 года.
Аймачная тройка по чистке рядов партии 11 июня 1929 года, рассмотрев мое дело, несмотря на то, что большинство участников собрания партийных и беспартийных, в своих выступлениях обо мне за прежнюю работу давали отзывы в мою сторону, и, несмотря на то, что ячейка ВКП с/х коммуны «Ажилчин» дала справку, что я, Батоцыренов, числюсь членом учредителей этой коммуны, подтвердила постановление областной КК от 22 мая т/г. На мой вопрос, какую директиву дадите насчет коллективизации моего хозяйства, один из членов тройки мне ответил: «Теперь как хочешь, воля твоя, так как ты беспартийный, а беспартийным никакого совета и директивы не можем дать».
Документ обширный, но этой выписки достаточно для того, чтобы представить себе образ бурятского активиста первой четверти ХХ века. Жигжигтаб Батоцыренов писал в заключении, перед расстрелом, не рассказ о своей судьбе, а жалобу, взывая к справедливости. На дореволюционной фотографии он выглядит симпатичным бурятом в европейском костюме. В начале ХХ века он был уже образованным человеком, что видно даже из стиля его повествования.
Известно, что Работая приказчиком в Торговом доме П. Бадмаева, он часто был в Чите, хорошо знал окрестности города, ездил в Монголию.
С 1917 года Жигжитжаб Батоцыренов работал писарем и переводчиком волостного управления, потом – старостой Чиндалейского сельского управления. В годы гражданской войны его избрали представителем бурятского населения при штабе южной группы партизанских отрядов. Вероятно, он достиг грамоты самостоятельно, непрерывно занимался самообразованием, что видно из его записей. Естественно, у такого человека был авторитет в народе.
В 1921 году Жигжитжаб Батоцыренов стал членом президиума Агинского народно-революционного комитета, после этого – председателем Адаголикского хошунного управления, основная территория этого хошуна ныне входит в Дульдургинский район. После воссоединения Дальневосточной Республики с РСФСР Жигжитжаб Батоцыренов возглавил революционный комитет Адаголикского хошуна. Можно сказать, что именно Жигжитжаб Батоцыренов был первым руководителем современного района.
Деятельность этого человека не могла не привлечь внимания новых властей и народа. В конце 1924 года Жигжитжаба Батоцыренова избрали членом народного комиссариата земледелия Бурят-Монгольской АССР. В 1926 года он стал членом крестьянского комитета и одновременно – членом городского Совета города Верхнеудинска, будущего Улан-Удэ. Уроженцу Чиндалея доверили проблемы развития народного хозяйства на огромной территории, населяемой бурят-монголами, русскими и людьми других национальностей.
Он был избран делегатом 1 Съезда Советов Бурятской АССР, работал в Бурятском Центральном исполнительном комитете, его приняли в Союз писателей СССР по рекомендации Максима Горького.
Талант его проявлялся в разных сферах. Грамотный человек того времени – историк, журналист, писатель. Жигжитжаб Батоцыренов активно занимался литературной и журналистской деятельностью. Его актуальные статьи появлялись на страницах газеты «Бурят-Монгольская правда». Он поднимал проблемы развития сельского хозяйства, истории, культуры бурят-монголов. Бурят-Монголия организовывалась и поднималась вместе с развитием и деятельностью таких людей, как Жигжитжаб Батоцыренов! Будучи ответственным секретарем организационного бюро по разработке нового бурятского алфавита, в 1930 году он составил первый бурятский словарь.
Литературной деятельностью он занимался с 1920-х годов. Как и многие представители творческой интеллигенции бурят-монголов писал на старомонгольском. На этой письменности выходили его книги: 1929 год – книга рассказов «Cаһан шуурган» («Пурга»), в 1931 году опубликовано его стихотворение «Алхам» («Шаг), в 1936 году в журнале «Бата зам» свет увидел его рассказ «Адуушан» («Табунщик». Интересно, что в период его деятельность в республики выходило несколько журналов, публиковавшие материалы на старомонгольском языке.
Жизнь Жигжитжаба Батоцыренова, согласно документам репрессивного аппарата предвоенного времени, оборвалась 9 декабря 1937 года. Прах его покоится в общей могиле полигона Пивовариха под Иркутском, где ныне Мемориальное кладбище.
Мне кажется, что современники ещё не в полной мере осознают значение деятельности этого человека для бурят-монгольского народа. Ещё не собраны факты его биографии, не написаны материалы, в полной мере охватывающие жизнь этого удивительного человека.
Огромную историческую ценность представляет стихотворение Жигжитжаба Батоцыренова «1924 оной январиин 21-нэй үдэр 6 саг 50 минутын үе», опубликованное через много лет после его смерти, в коллективном сборнике «Хабарай гэрэл» («Весеннее зерцало») в 1990 году. Нетрудно догадаться, что название стихотворения – дата смерти Владимира Ильича Ленина. Жигжитжаб Батоцыренов стоял в почётном карауле на его похоронах, что ещё раз говорит о непреходящем значении этого человека для всех бурят-монголов, жившего великими идеями преобразования жизни своего народа.
Помочь: РФ, тлф +79245168119, MIR 2202 2006 6800 1223,
Туслаач: MN, утас +97680306207, Хаан банк: Үндсэн данс 5419 120 465, Карт 6234 5801 2208 8533 (Балдоржиев Цырен-Ханда).
